Для Люка Бессона фильм «Люси», сценарий которого он писал девять с лишним лет, – один из самых заветных. Собственно, Люси (Lucy) – альтер эго самого Люка (Luc), его, так сказать, генно-модифицированный женский вариант. С другой стороны, Люси – имя жившей 3,2 миллиона лет назад представительницы афарских австралопитеков, кости которой были обнаружены в Эфиопии. Играя на всех этих именах: своих, чужих и получужих, Бессон соединяет первобытность со сверхчеловечеством, то есть, условно говоря, «Последнюю битву» (бессоновский полнометражный дебют, изображавший новую первобытность, случившуюся после апокалипсиса) с «Пятым элементом». Тут даже имеется кадр, где Люся-сверхчеловек, сиганув во времени, встречает тезку – Люсю-человекообразину, косматую и бессловесную. Причем встреча эта – в одно касание – снята по образцу микеланджеловского «Сотворения Адама», только вместо Бога и Адама наличествуют две Евы: первая – из мегапрошлого, вторая – из супербудущего…

Строго говоря, фильм про Люсю – совершенно упоительный гимн приему наркотиков. Съешьте пару килограммов синего порошка – и будете сверхчеловеками, уверяет Люк Бессон. В качестве синего порошка выступает синтетический аналог некоего CPH4, вырабатываемого женским организмом на шестой неделе беременности (название вымышленное, уверяет Бессон, но само вещество – святая правда, добавляет он же, используя фразу «It’s totally real» в качестве заклинания: «It’s totally real. It’s not a real name. CPH4 is a name that I invented, but it’s a molecule that the pregnant woman is making it after six weeks of pregnancy in very, very tiny quantities. But it’s totally real, and it’s true that the power of this product for a baby is the power of an atomic bomb. It’s real. It’s totally real. So it’s not a drug in fact, it’s a natural molecule that pregnant women produce»).

Однако что понимается здесь под сверхчеловечеством, хоть Бессон и остерегается употреблять подобные «запятнанные» словечки? Да просто-напросто увеличение – сверхувеличение – объема знаний. Цель эволюции – использовать мозг не на 5, 10 или 15, а на 100 процентов, то есть перейти к регистрации всех фактов мира и управлению всеми состояниями материи. Бессоновский идеал знания (на несколько мгновений, правда, поколебленный Люсиной же фразой: «Мы придумали шкалу измерений, дабы забыть о своей неизмеримости») – создать совершенный компьютер и записать в нем на совершенную флешку всю имеющуюся на свете информацию, что в итоге и происходит, ко всеобщему, надо полагать, счастью. Время здесь – универсальная и объективная единица: оно перебирается в сознании, как на планшете, с целью подключения к той или иной точке прошлого. Такой матерый, если не сказать замшелый, позитивизм выглядит архаикой даже на фоне современной науки, не говоря уж, например, о философии. Идея о том, что всё можно правильно подсчитать, надлежаще заархивировать и строго последовательно применить, конечно, в известном отношении заманчива, но ее всеобъемлющая наивность слишком давно стала очевидной. Воскрешать подобные грезы можно разве что с карикатурным уклоном, хотя как раз в драматургическом стиле и манере съемки Бессон здесь предельно карикатурен. Приключения синего порошка, корейская мафия Тайваня, лирические признания маме («Я помню вкус твоего молока во рту»), игры в Николая Дроздова, когда событиям из прежней Люсиной жизни подбирается зоологическая метафора, прямая и явная как удар в челюсть, – абсолютно всё доведено до гротеска. Всё, кроме умопомрачительной веры в информационно-технологический прогресс, долженствующий не мытьем, так катаньем осчастливить самые мозговые сорта человечества…