Первое, что бросается в глаза при просмотре «Дежавю», – Тони Скотт заметно «смягчил» «картинку», предельно радикализированную во «Враге государства» и «Гневе», а в «Домино» доведенную до состояния порубленной в фарш шизоидной эйфории. Визуальный драйв здесь не столь ураганен, изображение не столь сверхконтрастно, а монтаж не столь сверхбыстр и сверхрезок. Сложно сказать, о чем свидетельствует возвращение режиссера к «среднескоростным» ритмам собственных ранних работ, – возможно, он просто немного устал.

А может быть, дело в сюжете, несколько необычном для Скотта: вместо «гипервзрослых» тем в «Дежавю» демонстрируются путешествия во времени, пусть и поданные с серьезным драматическим накалом. Вообще, чем дальше заходит фильм, тем слабее он становится. Пока на экране господствуют взрывы, террорист и девичий труп, зритель прикован к монументальной трагичности происходящего. Когда Вэл Килмер заговаривает о сворачивании пространственно-временного континуума, начинаешь задумываться: что же тут, собственно говоря, творится и куда это сворачивает свежеснятое кино? А уж когда Дензел Вашингтон залезает в машину времени, становится слегка неловко: ведь глупо, в самом деле, прерывать рассказ о ценности единичной человеческой жизни, слишком нелепо оборвавшейся, разными фантастическими трюками. Тем более что дальше ситуации, обыгранной и решенной еще в трилогии «Назад в будущее», фильм «Дежавю», в общем-то, не пошел. Но если в Back to the Future и действие и развязка были нацелены на создание параллельного «драматически-научному» комедийного эффекта, чем и оправдывалась превосходная веселость сюжета, то в Deja Vu бессмысленно-оптимистическая концовка, разрушающая весь предшествующий сценарий, не оправдана ничем, кроме желания продюсера Джерри Брукхаймера (а также, надо полагать, сценаристов и режиссера) увенчать очередное пиротехническое шоу очередным стереотипным хэппи-эндом. И если первая половина «Дежавю», равно как и колоритный диалог о необходимости «поливать древо свободы кровью тиранов и патриотов», ставит вопрос о ценности отдельно взятого человеческого существа (доведенный до трагического надрыва в эпизоде, когда отец протягивает следователю фотографии дочери, чтобы она не была всего лишь одной из жертв, и в сцене, где героиня благодарит Бога за подаренную ей жизнь и за прекрасный день, в течение которого ей в действительности суждено будет умереть), то развязка ставит вопрос о ценности данного отдельно взятого фильма.

К тому же, надо заметить, экранизировать подобные сюжеты после «Двенадцати обезьян», где невозможность обвести судьбу вокруг пальца даже путем перемещений во времени была визуализирована предельно убедительно, – нонсенс. Время – это не река и не коридор, а внутренняя форма субъективности; оно не «снаружи» человека, а в сознании: более того, время и есть сознание. Никакая машина времени невозможна в принципе, но уж если ты в эту машину сел и если ты, ко всему прочему, несколькими днями ранее из нее же вышел как самый настоящий «бог из машины» (deus ex machina) – предъяви логичную и драматически величественную историю. Иначе кто тебе поверит?

Vlad Dracula